С тех пор, как погиб Дурман и Россыпь Звезд посвятила меня в глашатаи, я не проронила ни слова: лишь безмолвно кивала на поздравления в свой адрес, да взмахом хвоста отвечая на сочувственные взгляды по поводы смерти Паучишки, мол, судьба у нее такая значит была. О Диковинке я старалась не вспоминать, а она, в свою очередь, старалась не попадаться мне на глаза. Со вчерашнего дня, со смертью моей младшей дочери, между нами пролегла глубокая бездна, которую нельзя было даже перепрыгнуть, да и не птицы мы, чтобы взмыть ввысь и наплевав на все обиды, устремиться навстречу примирению, ненужному никому. По-крайней мере, мне-то точно. Я не желала мириться с той змеей, которой добровольно даровала жизнь. Мышеголовая...
Сплюнув, медленно поднимаюсь на лапы и взмахивая хвостом, рысью направляюсь к общей куче, дабы вытянуть себе давно приглянувшегося воробья, что только оказавшись в моей пасти, поспешно распрощался со своими перьями, покоившимися теперь по всей поляне лагеря, словно ошметки потрохов у неумелого мясника. Ну и черт с ним. Пусть оруженосцы убирают. Откусив солидный кусок от птичьей грудки, хрустя косточками и медленно пережевывая мясо, я невольно уплыла в свои мысли, ненароком вспомнив умершую дочь. А-а-а, как безмозглая глухарка себе веду. Пф!
А вон на поляне возникла и солидная фигура серо-белой Сказительницы, которую я поприветствовала вполне-таки дружелюбной улыбкой, по-крайней мере, той, что могла себе позволить моя когда-то сломанная и неправильно сросшаяся челюсть. Ну хоть так. Пусть уж соплеменники привыкают к новоявленной молчаливости своей пепельно-серой глашатаи, сизые глаза которой отныне сверкают лишь холодом и равнодушием. Привыкайте, голубки... Никуда же вы не денетесь, в самом-то деле!
Дожевав последние остатки пичужки, я оголила клыки в зевке, бездумно сверля поляну лагеря - думая, приблизиться ли ко мне кто-нибудь, а-ли мимо пройдут, как по-обыкновению? Фиг с ними всеми, ага.